и обещал приехать ещё раз. Но больше не появился, видимо забыв про обещание. Возможно, ему вообще позже показалось, что поездка ему приснилась. Нам остаётся только догадываться.
Другой кавалер (тоже много старше мамы) пригласил нас к себе в гости. У него был большой дом, войдя в который мы увидели нашего кандидата в молодости на портретах, развешанных по стенам. Из деревянных рамок на нас смотрел бравый фашист. Извините, я не преувеличиваю и не утрирую. Это был самый настоящий фашист в прямом смысле слова – в форме с погонами и всякими арийскими звёздами. Ровно такой, каких мы привыкли видеть в фильмах о Второй мировой войне. Надо сказать, «парень» увидел нашу неадекватную, на его взгляд, реакцию, которую было невозможно скрыть, и засуетился – стал объяснять, что он совсем не такой, как мы подумали, и что он «тогда» просто скидывал фугасные бомбы с крыш родного города, когда его бомбили русские. Тут он смутился ещё сильнее… Ясно – это сватовство тоже не состоялось. Жить среди портретов фашиста маме не хотелось никак.
Был ещё один интересный экземпляр. Когда маме надоело осматривать участников Второй мировой, мы решили взглянуть на молодых представителей арийской нации. Надо сказать, моя мама опять-таки не исключение из правил и так же, как и другие наши милые женщины, комплексовала по поводу возраста и не желала знакомиться с теми, кто моложе. Но после вышеописанных сцен решилась на этот шаг. Когда однажды на свидание к ней пришёл очаровательный мужчина, которому едва исполнилось пятьдесят (он был почти на десять лет моложе мамы), она не поверила своему счастью. Симпатяга повёл даму в ресторан, где стал под столом поглаживать её коленки, а после ужина долго уговаривал отправиться к нему домой. Хотя маме и польстил его интерес, она смутилась и отказалась встречаться с этим «сексуальным маньяком».
После этого мы решили остановиться на ровесниках. Среди таких оказался мамин будущий муж. Он был всего на два года моложе мамы – из числа тех, кто родился перед войной, как и моя мама. Не участвовал… не значился… не привлекался… не приставал к ней с сальными предложениями и не засыпал на ходу. В общем, очень симпатичный мужчина в полном смысле этого слова.
Дело было так. Я уже устала возиться с мамиными свиданиями, которые она из-за незнания языка и своих страхов срывала одно за другим, и, позвонив очередному жениху, назначила встречу у нас дома. Мы с мужем были на работе и вернулись, когда жених должен был уже отбыть. Я велела маме принять гостя, сделать чай, подать пирожки. Короче, чувствовать себя хозяйкой.
– Может, в домашней обстановке тебе будет легче пофлиртовать, – сказала я.
Когда мы вернулись после работы, мама выскочила во двор, услышав мотор машины. Она была возбуждена:
– Это то, что надо… Он мне нравится. Пожалуйста, помоги.
– Отлично, – обрадовалась я. – Но в чём дело? Он хочет уходить и мне надо его задержать?
– Нет-нет, он сидит и не уходит – видимо, я ему тоже понравилась, но мы же совсем не говорим, только улыбаемся второй час кряду…
Мамин будущий муж действительно сидел и никуда не собирался, хотя было выпито пять чашек чая и съедено всё печенье. Он действительно был симпатичным мужиком: большой, мягкий и тёплый, как плюшевый мишка. Ему нравилось всё: и моя мама, и мы с мужем, и пирожки. Его ничуть не смущало то, что невеста только улыбается.
– Всю ночь не спал, – поделился он со мной. – Всё думал, какая она? В моём представлении русская женщина – с круглым лицом, широкими славянскими скулами и красивыми глазами. Она именно такая… Точно как я представлял…
Мужчине очень хотелось поделиться своими впечатлениями. Он рассказал, что у него взрослая дочка, которую зовут, как и меня, Татьяна. Впоследствии он нас различал так: его дочка – это американская Татьяна, потому что она замужем за американцем, а я – русская. В дни семейных торжеств, как, например, Рождество, он садился в центре, с одной стороны устраивалась его Татьяна со своим мужем и детьми, с другой – мы. И он мог разговаривать сразу на английском и на русском. И смеялся: «Столько народу, а немец я тут один».
Ещё он нам рассказал, что был женат один раз. Много лет считал брак удачным, пока не узнал однажды, что жена изменила. Простить измену не смог. Дочка приняла сторону отца и осталась жить с ним. Три года тяжело переживал предательство жены. А потом решил начать всё с начала. Построил новый дом, где ничего не напоминало о прошлом. И стал искать новую жену. Ему очень хотелось именно русскую. Он и дочку назвал русским именем, потому что всегда тянулся к России, сам не зная почему. В его доме мы обнаружили русско-немецкий словарь, старенький, потрёпанный, который он держал в ящике на кухне, регулярно заучивая новое слово.
Первая встреча прошла успешно, и кавалер пригласил нас к себе в гости. Через пару дней мы отправились к нему. И утвердились в первоначальном мнении: нам всё нравится – будем внедряться. Однако внедрить надо было не только маму, но и собачку. Рыбки и кактусы шли тихим «прицепом», кошку я взяла на себя, но с собакой надо гулять, а у меня не было на это времени.
Конечно, мы не стали сразу шокировать жениха нашими планами. Внедрять начали сначала маму. Через пару поездок туда-сюда я намекнула, что было бы неплохо не тратиться на бензин, а оставить маму у него. Места достаточно – большой дом, а он один. Дочка к тому времени училась в университете, уже вышла замуж за своего американца и не жила с папой.
– И тебе не одиноко, и нам легче – не мотаться с ней в такую даль, – сказала я, как бы рассуждая вслух.
Он радостно согласился. Мама осталась. Через неделю мы отвезли к маме нашу болонку. Вернее, не к маме, а в дом пока ещё её жениха. Так как дом располагался на двух этажах, мы поселили Пусика на нижнем этаже, куда хозяин не наведывался. Пусик хоть и был наполовину дворняжкой, но с головой дружил. Он сразу сообразил, что надо вести себя тихо. И почти не подавал голоса. Каждый раз, когда слышал шаги на лестнице, прежде чем выйти из укрытия, осторожно выглядывал, пытаясь узнать, кто идёт. Он понимал, что пока что живёт на нелегальном положении.
Наши прозрачные намёки на то, чтобы привезти собачку официально, воспринимались хозяином дома отрицательно.
– Моя Айла, – у него жила немецкая овчарка, – посчитает, что это кошка, и порвёт вашего Пусика, – говорил мамин жених.
Днём наш немец уезжал работать, а мама выпускала собачку, которая прекрасно подружилась с хозяйской овчаркой. Та, как особь женского пола, была достаточно мягкой по характеру и никого, конечно, рвать не собиралась. А вот Пусик, хотя и был скорее похож на кошку, обладал яростным мужским характером. Днём мама выходила со своими питомцами гулять, а к вечеру выпроваживала Пусика на нижний этаж. Через две недели мы завели свою песню про то, что хорошо бы Пусику жить в доме с нашей мамой.
– Нет, это исключено, – сказал хозяин. – Моя Айла…
И в этот момент выскочил радостный Пусик, и они с Айлой стали играть и прыгать, выражая море восторга. У немца был ступор. Пришлось рассказать, что собаки подружились и просто жить друг без друга не могут. И маме ведь всё равно, гулять с одной псиной или с двумя. И что всем так лучше. Наш «папа» улыбался. Куда ему было деваться? Он вообще частенько пытался напустить на себя грозный вид. А на деле мягкий и добрый.
Надо сказать, он обожал нашего Пусика даже больше своей Айлы. Когда что-то гремело, она пряталась за хозяина. А Пусик вылетал на улицу и носился с лаем. В деревне его называли «донской казак» или «деревенский полицист». Несмотря на свой маленький рост, он был бесстрашным псом.
Мама жила у жениха, но срок пребывания истекал. У неё, как у всех тогда, было разрешение на три месяца. Пришлось намекнуть,
